Он ещё скажет!
Он выходит. Он вышел. Одет во всё чистое - как перед решающим сражением. Фрак отутюжен, сорочка сверкает, бабочка безупречна. Чувствуется: человек на многое решился. Мы подбадриваем его аплодисментами. Он кланяется, после чего поворачивается к нам спиной. Мы не в обиде: сегодня он хочет говорить не с нами, а с ними. Ему есть, что сказать им: накипело. накопилось за долгие годы, требует выхода.
Их много. В руках разное. Скрипки, трубы, флейты, кларнеты, виолончели. Одна женщина даже приволокла арфу. И все они смотрят на него. Изображают внимание. Якобы желание выслушать правду, какой бы горькой она ни была. Но это притворство! Едва он взмахивает рукой, как бы говоря: "Товарищи! Давно хочу вам сказать..." - как все эти люди разом ударяют или принимаются дуть в специально принесённые инструменты. Грохот невообразимый, жуткий вой. Напрасно он размахивает руками, умоляя выслушать.Чем выразительнее его жесты, тем громче в ответ ухают трубы. Нахально пиликают скрипки. Бренчит арфа. Гудит контрабас. Нет, они не дадут ему сказать ни слова, как не дали вчера, как не давали в предыдущие их встречи. Больно следить за этой неравной борьбой. И - верх наглости! В тот самый момент, когда он, истратив все силы и разуверившись в том, что его расслышат, в полном отчаянии резко взмахивает рукой - всё смолкает. Полная тишина. Но у него уже нет сил говорить. Пот катится градом по его лицу. Волосы разметаны бурей. Бабочка съехала на спину. Шатаясь, он уходит.
Мы бешено аплодируем ему - за героическую попытку достучаться до этих людей. Пусть она не удалась, но он был так неистов в своем стремлении сказать им всё, что он о них думает!
Мы вызываем его. Он выходит. Кланяется. Сконфуженно улыбается. Завтра он снова выйдет к этим людям и снова взмахнёт руками призывая выслушать его. Я верю: рано или поздно в ответ на его взмах не раздастся ни одного звука. И тогда мы услышим, что он хотел им сказать. Убеждён: это что-то очень, очень важное.
(с) Герман Дробиз.